Мальчик для битья
«Это безнадежно, он все равно убежит, его как будто магнитом тянет на эту стройку», — женщина только горестно кивала в ответ на слова соседки, которая опять, в сотый, наверное, раз рассказывала о своей неудавшейся жизни. Почти все женские истории так или иначе касались процветающего в семьях пьянства, поэтому веселого было мало.
Семья 13-летнего Сашки практически ничем не отличалась от семей, что живут в нашем микрорайоне. Отец попивал сначала по праздникам, потом – после работы с «устатка», а потом каждый выходной, а затем и будний день. Еще через год отец в пьяной драке ударил собутыльника, да так, что тот упал и, ударившись головой о стоящий рядом стол, потерял сознание. Еще через месяц состоялся суд, который признал Сашкиного отца виновным в причинении вреда здоровью по неосторожности. 3 года в колонии общего режима «отдыхает» папаша, а мать «тянет лямку» за двоих. Детей в семье четверо, мал мала меньше, и Сашка – самый старший. Все бы ничего, повторюсь – таких семей много, даже слишком много, но в этой семье все шло не так. Сашкина мать просто физически не могла заработать столько, чтобы прокормить четверых детей, поэтому, когда инспектор ПДН предложила определить сына в интернат, мать с радостью согласилась.
Он был слишком молчалив для подростка, очень молчалив, и когда его били, а дрались в интернате по любому поводу – это был способ решения всех вопросов, и когда его били, паренек тоже молчал, даже не плакал и не стонал от ударов. Дети – жестоки, и вдвойне жестоки, когда им не поддается их же ровесник. Если начиналось все обычными стычками после уроков, то потом Сашку начали бить методично и всегда втихую от воспитателей. Затаскивали в подвал, натягивали авоську на голову и били, пока мальчишка не валился с ног.
Придя в себя, Сашка приползал в спальню, падал на кровать и засыпал смертным сном. Утром воспитатель только головой качала, мол, что ж вы, подлецы, делаете с ребенком? Но, выяснить, кто и за что бил, не удавалось. Ничего не получилось и у меня, хотя разговор с Сашей все же состоялся. Мы говорили о … горах, о том, как здорово было бы пойти в горы с настоящими альпинистами. Возможно, направление разговору дали фотографии, которые друзья привезли с Эльбруса. Взрослые счастливые, вполне благополучные парни стояли с ледорубами на вершине и смеялись солнцу, снегу и ветру. Даже мне хотелось быть там, с ними в тот момент, когда они все же поднялись на вершину, и хотя солнце выглянуло только на считанные минуты, а потом снова пошел колючий снег – фотограф «поймал» их восторг, и это было так славно.
Видимо, именно тогда Сашке пришла в голову эта бредовая идея – быть альпинистом, и осуществление он начал сразу же (как он потом мне объяснил: «Пока совсем не убили в интернате, хочу узнать все про высоту»).
На следующий вечер Саши в спальне не было, и в учебной комнате тоже, а когда я пришла к ним на занятие, ребята сказали, что «Сашка, наверное, домой свалил». Появился мальчишка через сутки со сломанной рукой на перевязи. Где и как упал – не сказал, узнали из справки, которая пришла на интернат из травмпункта. Парень сорвался со строительных стропил, когда ночью пытался подняться на шестой этаж строящегося здания. Ударился при падении рукой о те же стропила, рука сломана в трех местах. Думаете, что после этого Сашку перестали бить? Физически – да, перестали, воспитатели ходили за ним постоянно, но дразнили, и цензурно при взрослых, и нецензурно в курилках за углом, подначивали, издевались, а он – молчал! Видимо доводил этим парней из класса здорово, и когда появился первый синякна лице у Саши, то он снова ушел из интерната.
На этот раз все закончилось больницей и сотрясением мозга, а когда через полгода Саша вернулся – все вернулось на круги своя. Драки, избиения, уход на стройки (их было уже несколько в округе), травмы и снова – интернат. Мать за все это время я видела только однажды, принесла что-то из зимних вещей, но разговора у них не было – это я видела из окна своего кабинета.
Сейчас Саша ходит в 9-ый класс, его по-прежнему бьют, но к этому все привыкли, и теперь он не говорит по совсем простой причине – он перестал понимать кто он. Вместо слов – мычание, вместо разговора – уход, и опять, опять он уходит на эти проклятые стройки, где снова и снова падает. Нет там никаких сторожей или охраны, и в интернате невозможно уследить за каждым, кто Сашу пинает и бьет, потому что это делают даже первоклашки.
Кто виноват, вы спросите, я – не знаю. Отец, мать, дети из интерната, которых так же бьют дома родители, или мы – педагоги, которые не могли уследить, чтоб не трогали парня? Не знаю я ответа на этот вопрос. Хотите найти ответ сами – придите в любой интернат, везде есть свой «Сашка» — мальчик для битья.
